Синдром вда как избавиться

Синдром «Взрослые дети алкоголиков»

Тысячи людей страдают синдромом ВДА («взрослые дети алкоголиков»), при этом большинство из них даже не подозревают об этом.

Люди, болеющие алкоголизмом, оказывают неблагоприятное воздействие на тех, кто окружает их в жизни. Родственники, работодатели, друзья и члены семей алкоголиков также страдают от последствий алкоголизма.

Те, кто находится ближе всех к алкоголику, мучаются больше других. Семья страдает, когда алкоголика увольняют с работы, когда друзья и остальные родственники отворачиваются от него, так как больше не хотят терпеть последствия его поступков. Также члены семьи напрямую подвергаются влиянию поведения алкоголика. Не способные без посторонней помощи противостоять болезни и ее последствиям , члены семьи алкоголика оказываются в ловушке и сами получают эмоциональную травму.

Страдание может принимать разные формы, но у детей алкоголиков есть одна общая черта – низкая самооценка. И это логично, потому что для формирования здоровой самооценки необходимы условия, которые позволяют человеку ценить себя и осознавать свою значимость, в частности родительская теплота, четкие границы, уважительное обращение. В алкогольных семьях эти условия отсутствуют или присутствуют в них не постоянно. Поведение родителя, который пьет, находится под влиянием химических веществ, поведение второго родителя определяется реакцией на алкоголика. По итогу в семье остается мало эмоциональной энергии для того, чтобы последовательно удовлетворять все потребности детей. Так дети становятся жертвами семейного заболевания.

Источник

Синдром вда как избавиться

Это были 90-е. Моя мать, запойная алкоголичка, работала учителем физкультуры в школе, отец был военным с диагностированной шизофренией. Я до сих пор не понимаю, как они умудрялись сохранять работу, учитывая эти факты. Наверное, время было такое.

Мои самые болезненные воспоминания о детстве связаны с возрастом до семи лет. Отец часто уезжал в командировки, и мама начинала пить. Она приводила мужчин, занималась с ними сексом. Я в это время был брошен. Иногда она забывала забрать меня из детского сада. Воспитатель приводила меня домой, и я не понимал, почему мама валяется на полу и мычит. В эти периоды она не готовила еду, и я ходил голодный.

Тогда мы жили в маленьком военном городке на севере России, где все друг друга знали. Мне запрещали обсуждать с кем-либо проблемы в семье, но никто и не спрашивал. Когда мы переехали в большой город, привычка к скрытности осталась. Это было похоже на жизнь под девизом «не говори, не доверяй, не чувствуй».

Мне было десять, когда во время одного из маминых запоев я не выдержал и позвонил в службу помощи детям. Я сказал: мать пьет уже несколько дней, мне страшно. Диспетчер ответил: «А что мы можем для вас сделать?» Тогда я понял, что обращаться за помощью бессмысленно.

Все детство меня сопровождало чувство стыда. Я учился в той же школе, где работала мать. Мне постоянно приходилось врать во время ее запоев, что она болеет. Хотя я думаю, что все знали правду, потому что она пропадала с работы на неделю-две как раз после 1 сентября, Дня учителя или Восьмого марта. Иногда она начинала пить на рабочем месте. Бывало, что мне приходилось тащить ее из школы домой. Маму не увольняли, потому что считали крутым профессионалом.

Отец был очень холодным и ко мне, и к маме. Он предпочитал не замечать проблемы. Брак родителей фактически перестал существовать: они продолжали жить вместе, но спали в разных комнатах и почти не общались.

В подростковом возрасте у меня появились мысли о суициде. Еще сложнее стало, когда я съехал от родителей после университета. Внешняя часть жизни наладилась: я жил в центре города, у меня были близкие отношения и хорошая работа. Это внешнее благополучие не соответствовало моему внутреннему состоянию. Было ощущение, что моя жизнь — не настоящая.

Пока я находился в травмирующей обстановке и жил с мамой, моя психика защищалась от болезненных воспоминаний. Но когда я оказался в безопасности, то стал вспоминать эпизоды из детства, которые раньше не помнил. Мне снились кошмары. Было сложно общаться с людьми. Я не замечал чувства голода. Депрессия стала практически невыносимой, отношения с девушкой разрушились, меня уволили с работы. Тогда я обратился к психотерапевтам и сообществу «Взрослых детей алкоголиков». Благодаря этому почувствовал себя лучше.

Сейчас мы с мамой общаемся, но это нестабильные отношения. Она не пьет уже пару лет — с тех пор, как вышла на пенсию, но мне это не помогает, у меня в голове уже есть та мама, из прошлого. Мне сложно сходиться с людьми. Сейчас у меня есть временная работа, но жены и детей нет. Мои родители все еще вместе, но они либо не говорят друг с другом, либо ругаются, так что у меня нет модели нормальной семьи.

Я понимаю, что с моей травмой нужно работать еще довольно долго. Есть очень много факторов, которые выводят меня из равновесия. Например, перед праздниками я чувствую тревогу, потому что они ассоциируются с мамиными запоями. Это нормально.

Пока лучшее, что я могу себе позволить, — это прийти в гости к друзьям, у которых хорошие отношения с женами и детьми. Я смотрю на них и укрепляюсь в мысли, что и у меня все может быть по-другому.

Сергей был недолюбленным ребенком, а из таких детей, как правило, вырастают разочарованные взрослые. Ему не стоит оставаться со своими личностными проблемами наедине. Мысли о суициде и симптомы анорексии говорят о том, что Сергею нужно обратиться к психиатру. Возможно, у него не получится полностью решить эти проблемы за пять лет, как он рассчитывает, но в любом случае ему предстоит интересный путь познания себя.

Один из первых шагов на этом пути — простить родителей. Здесь речь идет о самой простой идее, которая банальна, но которая действительно работает: мы не можем изменить обстоятельства и прошлое, но можем изменить свое отношение к ним.

Я приверженец логотерапии — метода психотерапии и анализа, который предлагает опираться на ресурсы. Мы все травмированы, но у нас есть потенциал, чтобы это преодолеть. Для этого нужно оглянуться и найти свою точку опоры: ей может стать работа, образование, хобби или дружба. Если кажется, что жизнь разрушена, а сил даже на поиски ресурса нет, я предлагаю некоторым своим пациентам заняться волонтерством. Это помогает изменить свою модель поведения — из «жертвы» превратиться в «спасателя» и почувствовать себя нужным. Это тоже может стать точкой опоры.

Источник

Взрослые дети алкоголиков: как не повторить судьбу отцов?

Дети алкоголиков сталкиваются со множеством психологических последствий жизни в дисфункциональной семье: от неспособности формировать здоровые личные отношения до собственных проблем с алкоголем и наркотиками. Как их избежать и вырваться из замкнутого круга? Сайту СПИД.ЦЕНТР рассказала Эля, участница 12-шаговой группы взаимопомощи Взрослых детей алкоголиков.

— Кто такие «взрослые дети алкоголиков», группой взаимопомощи для которых вы сейчас занимаетесь, и как вы сами к этому пришли?

— Я выросла в семье алкоголика и созависимой. Отец пил не каждый день, а был, что называется, «алкоголиком по выходным», то есть иногда, по пятницам, уходил в запой, но к понедельнику возвращался. Мама работала в офисе, папа был рабочим. Внешне наша семья выглядела вполне прилично. Я была «упакована»: одета, накормлена, но семья при этом была дисфункциональной. Мои эмоциональные потребности в защите, принятии, стабильности, которые важны для формирования крепкой личности, не удовлетворялись.

Отец пил столько, сколько я себя помню, с самого моего раннего детства. И пусть социум воспринимал это нормально, мол, «на выходных можно», для нас это был настоящий ад. Папа пропадал по нескольку дней, никто из нас не знал, где он находится. Мать постоянно его искала. А как только он возвращался, начинала его терроризировать. Что такое созависимость? Есть анекдот, который очень хорошо иллюстрирует, как она работает. Мать зовет ребенка с балкона: «Петя, домой!». А тот отзывается: «Я уже замерз или хочу покушать?». То есть Пете даже не дается возможности самому решить, холодно ему или он голоден. Так и я в детстве, не понимала, что я чувствую в связи с тем, что отец пропадает. Как для ребенка, для меня все было ок. Но видя мамины страдания, я автоматом присоединялась к ней и «испытывала» такие же чувства, то есть перенимала ее поведение.

Для созависимого родственника алкоголик не существует как личность — нет его чувств и желаний. Родственник попеременно принимает три роли: сначала спасителя («Я не дам тебе погибнуть, найду, приведу»), потом жертвы («Ты мне всю жизнь испортил, посмотри, как я несчастна»), а после и гонителя. В последней фазе он как бы провоцирует алкоголика на новый деструктивный эпизод своей гиперопекой и даже преследованием: «Ну что, сидишь, опять, наверное, куда-то собрался?».

Эти три фазы составляют замкнутый треугольник. Как только эпизод произойдет, родственник опять станет спасителем, потом жертвой, а после и преследователем. И так до бесконечности. Суть созависимости — потребность полностью контролировать поведение другого человека, при этом созависимый родственник растворяется в жизни алкоголика, перестает жить собственной жизнью, собственными эмоциями. Вот и у нас мать была главой семьи, а отец — вроде как вторым «ребенком», которого все время нужно было контролировать и направлять.

— Но созависимые отношения — это же не только про родителей?

— От созависимых отношений, конечно, страдают не только родители, все эти роли распространяются и на детей тоже. С одной стороны, ребенок вынужден солидаризироваться с матерью, попеременно становясь то гонителем, то спасителем, тем самым вращаясь внутри все того же треугольника. А с другой стороны, сам сталкивается с гиперопекой, контролем и авторитарным к себе отношением со стороны матери. Это как раз мой случай. В детстве родители не слышали мои чувства, за меня решали, что мне носить, где мне учиться. Собственно, в этих двух феноменах и кроется корень всех проблем, с которыми в будущем будет сталкиваться ребенок, выросший в семье алкоголика.

— Что это за проблемы?

— Основная симптоматика: стыд, неуверенность в себе, страх быть покинутым. Неспособность формировать нормальные, не созависимые отношения. Не только в семье, но и с друзьями, на работе. Например, я всю жизнь боялась своих руководителей, общалась с ними не как с равными мне взрослыми людьми, а как будто я ребенок, та самая маленькая девочка, которая хочет перед «мамой» заслужить похвалу и доверие. Я все время боялась допустить ошибку, не понравиться руководителю, как и любому другому значимому для меня человеку. Ребенок, выросший в созависимых отношениях, на многие простые вещи, которые иной даже и не заметит, реагирует особо болезненно. Поскольку они возвращают его к уже пережитой травме. Начальник не похвалил, друг не позвал в гости, любимый человек не взял трубку: нужно срочно во что бы то ни стало заслужить его расположение, вернуть его любовь, внимание. Иначе я «обречена быть одна».

— То есть вы формировали зависимые отношения.

— Да, причем именно со-зависимые. Ведь если я пытаюсь управлять отношением другого человека ко мне, управлять и жить его чувствами, а не своими — это и есть созависимость.

— С чем еще сталкиваются дети из семей алкоголиков?

— Такие дети боятся доверять своим чувствам, ожидая, что их обязательно за них накажут. Они их подавляют, «замораживают». И, чтобы заслужить одобрение от эмоционально значимого для них человека, начинают «угодничать» — симулировать чувства, за которые, как им кажется, их похвалят. Уже во взрослом возрасте им сложно не только признаться себе в реальных собственных чувствах, но даже просто осознать их. С этим, в свою очередь, связан стыд: «Я неправильный, я не такой, как нужно, я недостоин одобрения». Повзрослев, такие дети стараются не проживать свою жизнь — привязаны к фантазированию и мечтанию. Им нужны эмоциональные качели, а реальность и ежедневная рутина, как правило, их не дают. Это такой способ диссоциации. Отсюда вытекает алкогольная или наркотическая зависимость, с которой часто сталкиваются такие дети.

Позже я увидела, что мои отец и мать сами выросли в дисфункциональных семьях. У них просто не было варианта не стать такими.

— Ваши проблемы с наркотиками тоже были связаны с детским опытом?

— У меня всегда были проблемы в общении с людьми, я их стеснялась, не могла выразить свое мнение, и сейчас понимаю, что отчасти, на это повлияла также тоталитарная школьная система: если ты не отличница, спортсменка, комсомолка и просто красавица, то никому не нужна. Эдакое повсеместное стремление к идеалу. И постоянная гонка за ним (идеалом), чтоб заслужить любовь других. Когда мне исполнилось семнадцать лет, мама с отцом развелись, а спустя некоторое время я уехала из нашего города, поступила в институт в Москве. Это было в девяностые. В какой-то момент в моей жизни начались наркотики. Я росла в состоянии постоянного стресса, наблюдая за созависимой матерью, в страхе потерять отца, мне приходилось все время искать, на что опереться вовне. И в какой-то момент именно наркотики дали мне вожделенное ощущение комфорта и стабильности, пусть и очень обманчивое. Потребление наркотиков мне помогло хотя бы на время найти ту «опору», которой я была лишена в детстве. Но оказалось слишком разрушительным.

— Но в какой-то момент вы с наркотиками завязали.

— Через некоторое время мне удалось выбраться из наркотической зависимости, но ощущение неудовлетворенности, беспомощности меня так и не покинуло. Снаружи я выглядела успешно, у меня появился свой вполне удачный бизнес, приличное образование, муж, ребенок, но всем этим я лишь пыталась создать видимость стабильности.

Внутри я себя не чувствовала стабильной. Человек ведь может компенсировать вытесненные чувства не только наркотиками. Это могут быть зависимые любовные отношения, когда пережитую в детстве неудовлетворенность пытаешься компенсировать, бегая за любимым человеком, все время выманивая из него эмоции, которых тебе так не хватало и которыми ты теперь не можешь насытиться. С настоящей любовью такие манипулятивные отношения не имеют ничего общего. Дисфункциональные, созависимые люди не дают нормально жить и партнеру, и себе — «забивают» на собственную жизнь, интересы, развитие.

— В целом это все верно не только для детей алкоголиков.

— Взрослые дети алкоголиков — лишь частный случай детей, выросших в дисфункциональных семьях. Родители могут быть и трудоголиками, и игроманами, и религиозными фанатиками. Примерно одна и та же картина складывается у всех детей, кто столкнулся с так называемыми «покидающими родителями», которые не слышат потребностей ребенка.— Насколько вероятно, что ребенок из семьи зависимого сам воспроизводит тот же паттерн в своей взрослой жизни?

— Эта дисфункциональная система передается из поколения в поколение. Позже я увидела, что мои отец и мать сами выросли в дисфункциональных семьях. У них просто не было варианта не стать такими. Ребенок, воспитывающийся в созависимых отношениях, даже покинув семью, начинает воспроизводить их. И либо сам становится алкоголиком, либо находит себе соответствующего мужа, жену. Проецирует эти отношения на коллег, преподавателей, начальство.

— А с отцом и мамой вы сейчас общаетесь?

— С отцом да, но долгие годы я не могла простить ему обиду. Только сейчас понимаю, что он был такой же жертвой этой дисфункциональной системы, как и я. Наши отношения в течение очень долгих лет были весьма холодными. С матерью я продолжала общаться все это время, хоть мы и жили в разных городах. Но я очень долго не могла стать эмоционально взрослым человеком, мне от нее все время была необходима поддержка, я не чувствовала себя взрослой женщиной. Была зависима от ее мнения, от ее одобрения, оценки. Пока я не попала в 12-шаговую программу для взрослых детей алкоголиков.

Источник